318

ОГНЕННАЯ ПРЕЛЮДИЯ ИМПЕРИИ

(СТАРООБРЯДЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ О САМОСОЖЖЕНИЯХ

В КОНЦЕ ХVII в.)

М.В. Пулькин

Петрозаводск

В художественной литературе, в той или иной мере затраги-вающей проблематику, связанную со старообрядчеством, отрази-лось сформировавшееся исторической науке1 представление о старообрядческих самосожжениях как о вынужденной мере, при-бегнуть к которой приверженцев “древлего благочестия” вынужда-ла репрессивная политика российского правительства, конкретные факты притеснений, а чаще всего – появление гонителей у стен старообрядческих скитов, но не само старообрядческое вероуче-ние. Наиболее сильное влияние на массовое восприятие обряда самосожжения оказал роман А.Н. Толстого “Петр Первый”. Писа-тель подчеркивал вынужденный характер самосожжения, обуслов-ленного “солдатским набором”, появлением “слуг антихристовых”, подготовкой штурма старообрядческого скита2. Впрочем, А.Н. То-лстой отмечает и другую характерную черту поведения самосжига-телей: накопленный за первые десятилетия массовых самоубийств опыт организации “гарей” помогал проповедникам “огненной смер-ти” в организации новых самосожжений. Они заранее знали, какие именно аргументы помогут им добиться послушания толпы и ус-пешно завершить начатое дело.

Можно предположить, что автор оказался в плену у сущест-вующего не только в обыденном сознании, но и в специальной ли-тературе предубеждения, в соответствии с которым старообрядче-ство представляется не как чрезвычайно пестрое, многообразное, разнохарактерное явление, а как нечто единое, монолитное, внут-ренне не противоречивое. В свою очередь, литераторы сыграли решающую роль в поддержании этого стереотипа, который в даль-нейшем нашел отражение как в художественной литературе, так и в произведениях тех современных историков, которые пытаются установить и поддерживать теплые отношения со старообрядче-скими общинами. В этом случае действительно непросто понять, почему для одних приверженцев “древлего благочестия” спасение от “мира антихриста” в огне представлялось единственно возмож-ным путем, а другие смогли адаптироваться в принявшем никонов-ские “новины” российском обществе и даже занять в формирую-щейся Империи престижное положение. Изучение старообрядче-ских произведений, посвященных проблеме массовых само-убийств, позволяет увидеть иную картину “гарей” – продуманного

319 мероприятия, которому предшествовали серьезные размышления старообрядческих наставников, далеко не все из которых поддер-живали организацию самоубийств. В конечном итоге именно спор о самоубийствах решал судьбу старообрядчества: одни, наиболее радикальные, приверженцы старой веры погибли добровольной смертью, а другие сохранили себя и создали старообрядческую культуру. Богословская дискуссия старообрядцев об “огненной смерти” развивалась на фоне начавшихся массовых самосожжений. В 1675 г. они начались на Волге: “старообрядческие материалы го-ворят о происходивших в это время гарях и насчитывают до 2000 добровольно сгоревших в районе Нижнего Новгорода, особенно по реке Кудме”3. В 1670–1780-х гг. центром распространения гарей стало Пошехонье. Сведения о числе погибших на этой территории различны: от четырех-пяти тысяч до 1920 человек4. В Новгород-ском крае первое самосожжение состоялось в ночь с 9 на 10 марта 1682 г. в Ново-Торжском уезде; при этом погибло около полусотни человек5, предводительствуемых местным попом. “Встревоженные власти послали в село Федово пристава, чтобы остановить даль-нейшее распространение самосжиганий, но местные крестьяне спрятали священника и чуть не убили самого пристава”6. Вскоре самосожжения начались и в Сибири: 24 октября 1687 г. произошло массовое самосожжение в Тюменском уезде, унесшее около 300 жизней7. Аргументы против самосожжений. Вследствие всех этих тра-гических событий вопрос о допустимости самосожжений стал од-ной из центральных тем в дискуссиях старообрядческих наставни-ков. Заметное место в числе первых произведений, посвященных проблеме массовых самоубийств, занимает “Жалобница помор-ских старцев против самосожжений” (1691 г.). Авторы “Жалобницы” указывают, что им не удалось организовать открытую дискуссию с поборниками массовых самоубийств: “самосожжению учители за-поведаша учеником своим таковых в домы своя не пускати, <…> паче же яко хулников и мятежников бегати и отвращатися и всяче-ски не слушати”8. Пришлось обратиться за поддержкой ко “всюду рассеянным за имя Христово пречестным отцам”, с “соборным предложением” – просьбой рассудить о “странном учении” “само-губительной смерти”. Авторы “Жалобницы” кратко излагают исто-рию распространения на Руси этого “необычного учения” об очи-щении огнем, называют имена “учителей”, проповедников “бес-трудного спасения”, которые “сами бо отнюд не сожигаются”, кратко описывают историю возникновения “огненной смерти”. По-следствия самосожжений, по словам авторов “Жалобницы” ужас-ны: “И умножиша всюду плач и туга и запустение велико, тмочис- 320

ленное бо сожжгоша сами себе поселянского рода, и многия села и жилища запустеша”9.

Примечательно, что широко распространенные в этот период эсхатологические идеи при критике самосожигателей явно отсту-пают на второй план. Лишь однажды в “Жалобнице” цитируются слова проповедников самосожжений, обращенные к сторонникам “огненной смерти”: “<…> да не отлучимся правыя веры, яко ныне время антихристово есть, а инако спастися отнюд не возможно”10. Чаще в старообрядческих сочинениях против самосожжений ис-пользовались аргументы, более понятные простым “поселянам”: сторонники “древлего благочестия” в конце XVII в. утверждали, что предавшие себя огню на том свете “в саванах лежат скорбны, се-тующе и сипяще неподобно и озирающеся вспять, неизреченно трепещуще и яко бы мучения некоего ждуще”11.

Идеи “Жалобницы” развиты в другом старообрядческом трак-тате XVII в., направленном против самосожжений: “Отразительном писании о новоизобретенном пути самоубийственных смертей”. Старообрядческий наставник Евфросин12, считал главной целью развенчание немногочисленных аргументов самосжигателей. С этой целью он собрал вокруг себя всех наиболее заметных про-тивников самосожжений, вел устные беседы с проповедниками самоистребления, создал основной труд, направленный против “гарей” – “Отразительное писание”13. Для борьбы против массовых самоубийств ему, в частности, потребовалось доказать, что круп-нейший старообрядческий идеолог – протопоп Аввакум – был вве-ден в заблуждение своими учениками и только по неведению бла-гословил “гари”. Как писал Евфросин, один из учеников протопопа, Сергий, “зазре сам себе и раскаяся рек: аз де виновен вопросом своим – протопопову ответу слишком возвестих беду и не так ска-зал есми, что сами самоволно збираются <…>; но поведах, яко от рук мучительских урываются и сожигаются”14. Введенного в заблу-ждение Аввакума не поддержали даже ближайшие сподвижники – пустозерские узники: “отец Аввакум со страдалцы и со юзники о том не думал и не советовал, но ему одному так разсудилось”15.

Другим важным аргументом, на который опирались сторонники самосожжений, стал пример мученицы антиохийской христианки Домнины и двух ее дочерей, которые, спасаясь от разнузданных солдат императора Диоклетиана, бросились в реку и таким спосо-бом совершили самоубийство, но избежали осквернения. Самосо-жигатели, “на Домнину, яко на образ, зря”, подталкивали своих сторонников к “гарям”. Но Евфросин и здесь находит путь опро-вержения: он обращает внимание на сомнения христиан в обосно-ванности причисления Домнины с дочерьми к числу мучеников: “быть сомнение <…> между верными: “нарекут ли ся в мучени-

321 цех”?”16. Резюмируя свои возражения, Евфросин предписывает своим сторонникам терпеть любые мучения, но не совершать са-моубийство: “гонимым бегати, самем не наскакивати, ятым (схва-ченным. – М.П.) же не отступати, но мужески о Христе страдати, убийства же самоистреблением всякий путь, а наипаче самосожи-гательный, отнюдь да отсечется”17. Таким образом, в конце XVII в. формирующееся учение о са-мосожжении стало предметом оживленных дискуссий: противники “гарей” разработали систему богословских аргументов, призванную предотвратить распространение эпидемии массовых самоубийств. Как показало развитие событий, богословские аргументы не смогли поколебать решимость сторонников “огненной смерти”. Самосо-жжения продолжались и в XVIII в., а отдельные рецидивы имели место и в XIX столетии18. Не в последнюю очередь сохранение “ог-ненной смерти” стало возможным благодаря богословскому обос-нованию допустимости самосожжений. Оправдания самосожжений. Идея о самоистреблении офо-рмилась в старообрядчестве в первые годы его существования. Первоначально самоубийство совершали путем самоуморения го-лодом, затем перешли к самоутоплению, самозакланию и самосо-жжению. При этом последняя форма гибели – “гари” – приобрела массовый характер: “жертвы самосожжения исчислялись тысяча-ми, к самозакланию, наоборот, прибегали единицы”19. На Европей-ском Севере России центром проповедничества самоубийств ста-ло Выговское общежительство20. Именно ему суждено было в бли-жайшем будущем стать центром беспоповского старообрядчества России, и именно там формировался положительный взгляд на самосожжение. Участие в массовом самоубийстве рассматрива-лось не только как возможная, но и необходимая мера, противо-поставленная “окаянному животу” т.е. неправедной жизни в “мире антихриста”. Идея завершения истории, приближения Страшного Суда в произведении сторонника самосожжений, выговского ус-тавщика, одного из наиболее известных деятелей старообрядче-ского движения начала XVIII в. Петра Прокопьева21 не является центральной. Автор предпочел сосредоточиться на указаниях о том, кто именно и каким путем может спастись в наступающие “последние времена”. “Сей путь спасительный и богоугодный, – говорилось в послании Петра Прокопьева одному из основателей Выговского общежительства Даниле Викулину, – еже во время нужды благо-честивыя ради нашея христианския веры от гонителей себе смерти предати, в огнь или в воду или ино никако, паче же с немощными сиротами и престарелыми и маловозрастными отрочаты, не могу-щими никако укрытися”22. Указания “Жалобницы” на то, что идея 322

самосожжений противоречит Священному Писанию, вызывала у них недоумение. Они утверждали, что многие праведники предпо-читали ту или иную разновидность смерти осквернению: “и святыя праведники и Богу угодники сия сотворившия, и есть ли где в Бо-жественном Писании запрещено о сих, и который собор отверже таковая, или кто от святых возбрани тому быти, поищеши и не об-рящеши”23. В своей проповеди Петр Прокопьев мог опереться на слова современника – протопопа Аввакума: “Добро те сделали, кои в огне-т забежали. Мы же разсуждали между собою: кажется, не худо оне сделали, да не осквернят риз своих, еже есть святого крещения, и во огнь себе ринули и в воды…”24.

В дальнейшем, в начале XVIII в., основатели Выговского об-щежительства высказывались по вопросу о самосожжениях более осторожно. Им, в частности, пришлось опровергать отвратитель-ное обвинение в преднамеренном провоцировании самоубийств с корыстными целями: для того, чтобы завладеть имуществом по-гибших. В то же время выговские старообрядцы вновь подтвер-ждали, что самосожжение является для них вполне обоснованным и, при определенных условиях, необходимым деянием. Как гово-рилось в ответах выговских старообрядцев на вопросы священни-ка Петровских заводов Иосифа, “пощади, Боже, души наши от та-кого суемудрия, еже бы нам за прибыток любовещного имения че-ловеков в пожжение оболщевати, сие в нас никогдаже бысть, ни быти хощет. Но имамы мы учение церковное, еже точию за сохра-нение благочестия смерть паче произволяти, неже со отвержением истины наслаждатися богатств и сладостей немирного сего ми-ра”25.

Но все же и в XVIII в. призрак огненной смерти постоянно ви-тал над старообрядческими поселениями. Появление любой опас-ности неизбежно приводило к дискуссии о том, не наступил ли мо-мент, когда, “яко в некую прохладу”, пора войти в огонь. Так, при приближении комиссии О.Т. Квашнина-Самарина (в 1739 г.) “луч-шие люди во общежительстве (Выговском – М.П.) начаша думати, что сотворити, овии и ко страданию глаголаша готовитися, яко и отцы прежние в Палеостровском монастыре огнем сожглися, а ко-торые не хотят страдати, те разбежалися, и в руки им не втатися, кои еще хотяху пожити, а овии лутчие люди о сем начаша от Пи-сания рассуждати (курсив мой. – М.П) и препятствовати, что стра-дати де не за что”26.

Заметим, что ужасные ругательства в адрес противников са-мосожжений резко контрастировали с высказываниями, призван-ными обосновать самоубийство в глазах тех, кто намеревался принять “огненную смерть”. Здесь шли в ход “словесы сладосер-дыя”, которые “яко стрелы пронзоша сердца незлобивых”27. Так, в

323 1764 г., во время самосожжения в Троицком Зеленицком монасты-ре, старообрядческий наставник увещевал двух женщин, опасаю-щихся мучений, следующими словами: “огонь их не возьмет, а выйдет душа безо всего, и выдет ангел, и на их главы венцы поло-жит, и ладаном будет кадить”28. Тем, кто нуждался в рациональных оправданиях самоубийства, наставник давал более подробные объяснения. Спасшийся в последний момент из “гари” старообря-дец Павел Еремеев на допросе показал, что “слышал от объяв-ленного наставника своево, что священномученик Мефодий, пат-риарх царьградский, в житии своем написал: “Вопросит царь с мертвых дань, в тыя времена отрекутся люди православныя веры и святого крещения, и честного животворящего креста, без бою, без мук и ран. А овыя не захотят отрещись православной веры, и святого крещения, и святого креста Господня, волею своею будут собираться и огнем сожигаться. Всякого их Господь причтет с му-ченики””. Теперь, утверждал старообрядческий наставник, древнее пророчество сбылось: “оное де святой Мефодий писал на нынеш-нее время, ибо ныне с мертвых дань берут, потому что государь Петр Первый узаконил ревизии и когда сколко в ревизии написано будет людей, то хотя ис того числа многие и помрут, однако ж на-род принуждают подати до будущей ревизии платить”. Совсем иначе поступали “благочестивые цари”. Они “збирали с одних жи-вых, а за мертвых не требовали”. Но самое главное, император Петр I “оставил правую веру и старопечатные книги, а принял но-вообъявленные”, положив тем самым основу отступничества: “и к нему многие люди преклонились без бою, без мук”29. Наконец, для оправдания массовых самоубийств использо-вался традиционный для старообрядческой литературы аргумент – “видения”. Старообрядцы утверждали, что на том свете сгоревшие пребывают “во светлем месте и в венцах”, а не пожелавшие “само-згорети” прикованы к вечно вращающемуся колесу30, символизи-рующему, вероятно, бесцельную жизнь в мире антихриста. (Иногда “мучение на адском колесе” изображалось в русской народной про-зе как одна из мук, уготованных грешникам31). Еще одним доказа-тельством праведности самосжигателей стали предания: в конце XX в. сохранились фольклорные тексты, повествующие о том, что сгоревшие на реке Пижме32 “мученики-сожигатели впоследствии якобы найдены нетленными”33. Наконец, идея самосожжений мог-ла стать привлекательной для старообрядцев еще в первый пери-од гонений на “древлее благочестие”, когда замеченных в симпа-тии к старообрядцам сжигали в срубах. Так, в 1684 г. была приго-ворена к сожжению по извету кольских стрельцов “стрелецкая жена” Маврутка, “чтоб на то смотря, иным неповадно было таких неистовых богохульных речей говорить”34. Самосжигатели, таким 324

образом, демонстрировали силу духа и неустрашимость перед ли-цом гонений, а пример первых мучеников, погибших в огне, служил образцом для подражания. Тем не менее, старообрядцы, совер-шающие самосожжение, чувствовали уязвимость своих теоретиче-ских построений. Поэтому, “чтобы не самим себя поджигать”, они в некоторых случаях старались переложить ответственность на штурмующую их убежище воинскую команду: “на засов, заперши дверь, ставили зажженную свечу, а на пол наваливали соломы. При первом же толчке в дверь свеча падала, начинался пожар”35.

При организации самосожжений старообрядцам приходилось преодолевать решительный запрет самоубийства, содержащийся в народных верованиях. По сведениям, собранным Д.К. Зелениным, “народ верит, что душа самоубийцы бродит по земле и пугает лю-дей. Для предотвращения этого вбивается в могилу осиновый кол”36. Здесь, однако, следует обратить внимание на два обстоя-тельства. Во-первых, в современных этнографических трудах (А.А. Панченко) противопоставление предков (“родителей”) и не-чистых (“заложных”) покойников рассматривается как “не столь уж жесткое”. Более того, “заложный покойник мог стать святым”37. Во-вторых, народные представления о самоубийцах отступали на второй план перед учением о пришествии антихриста и путях из-бавления от его власти. Обряд самосожжения соответствовал на-родным представлениям об огне, который “наделялся особой очи-стительной силой и способностью переносить души умерших в за-гробный мир”. Это представление превратилось у самосжигателей в идею о “втором неоскверняемом огненном крещении”38. Кроме того, самосожжение находило косвенное оправдание в Священ-ном Писании, в котором с огнем отождествляется пламенная лю-бовь (Пес. Пес. VIII. 6), Слово Божие (Иер. XXIII. 29) и даже сам Бог называется “огнем поядающим” (Втор. IV. 24; Евр. XII. 29)39.

Самосожжение, являясь нарушением требований христиан-ской морали – запрета на самоубийство – становилось возможным лишь при чрезвычайных обстоятельствах. Соответственно, ссылки на примеры из Священного Писания о предпочтительности гибели перед “окаянным животом” постоянны в старообрядческих произ-ведениях, обосновывающих необходимость самосожжений. К мас-совым самоубийствам подталкивал приход антихриста (с которым в разное время отождествлялся патриарх Никон, царь Алексей Михайлович, император Петр I), обретение им власти и стреми-тельные изменения в окружающем мире: “антихрист легко узна-вался через проявляемый им бунт против традиционных, своих ценностей”40. Противники самосожжений из числа старообрядцев оказывались в непростом положении: отстаивая отказ от массовых

325 самоубийств, они покушались, в конечном итоге, на самую основу старообрядческого вероучения – эсхатологические представления. Итак, изучение старообрядческих дискуссий конца XVII в. по-казывает, что самосожжения не являлись прямым результатом преследований старообрядцев, как это часто изображается в ху-дожественной литературе. Такого рода представление могло сформироваться только под влиянием проявившейся в конце XIX – начале ХХ в. тенденции к идеализации старообрядчества и, как следствие, стремления показать, что наиболее мрачные страницы его истории связаны с конкретными фактами преследований при-верженцев “древлего благочестия”, а отнюдь не с основами старо-обрядческого вероучения. Между тем массовые самоубийства все-гда имеют под собой значительно более глубокие, чем кажется на первый взгляд, не до конца постигаемые обычной, повседневной логикой, основания. Однако это не означает полное отсутствие рациональных основ. И действительно, самосожжения всегда от-личались тщательной подготовкой, стремлением вовлечь в специ-ально построенное для “згорения” здание наибольшее число лю-дей41. Нет сомнений также и в том, что самосожжение являлось довольно сложным комплексом обрядов, продиктованных в конеч-ном итоге эсхатологическими настроениями и теснейшим образом связанных с обоснованием различных уровней: от выявления ан-тихриста до богословской аргументации в пользу самоубийств. 1 Наиболее заметным сторонником представления о вынужденном характере ста-рообрядческих самосожжений является в настоящее время Е.М. Юхименко. (См.: Юхименко Е.М. Каргопольские “гари” 1683–1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве) // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1994. С. 64–119. 2 Толстой А.Н. Соч. М., 1984. Т.7. С. 447–463. 3 Зеньковский С.А. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. М., 1995. С. 327. 4 Там же. С. 382. 5 Там же. С. 387. 6 Там же. 7 Шашков А.Т. Самосожжения как форма социального протеста крестьян-старо-обрядцев Урала и Сибири в конце XVII – начале XVIII в. // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 297. 8 Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы. “Жалобница” поморских старцев против самосожжений (1691 г.) // Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского Дома. Л., 1985. С. 60. 9 Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы. “Жалобница” поморских старцев против самосожжений (1691 г.). С. 49. 10 Там же. С. 49–50. 326 11 Отразительное писание о вновь изобретенном пути самоубийственных смертей: Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжений 1691 г. СПб., 1895. С.73. 12 См. о нем подробнее: Елеонская А.С. Гуманистические мотивы в “Отразительном писании” Евфросина // Новые черты в русской литературе и искусстве (XII – начало XVII в.). М., 1976. С. 263–276. 13 Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. Исследование из началь-ной истории раскола по вновь открытым памятникам, изданным и рукописным. СПб., 1898. С. 68. 14 Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С.110. 15 Там же. С.110. 16 Там же. С.109. 17 Там же. С.114. 18 См. об этом подробнее: Пругавин А. Самоистребление. Проявления аскетизма и фанатизма в расколе // Русская мысль. 1885. Кн.1. С. 86–111. 19 Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. С. 54. 20 Имеется в виду старообрядческое Выговское общежительство, существовавшее в 1694–1854 гг. В настоящее время дер. Данилово Медвежьегорского р-на Республи-ки Карелия. (См. о Выговском общежительстве подробнее: Юхименко Е.М. Выгов-ская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и культура. М., 2002. Т.1–2). 21 См. о нем подробнее: Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 223. 22 Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф.17 (Барсов Е.В.). № 1125. Л.1. 23 Там же. Л.7. 24 Послание сибирской “братии” // Житие Аввакума и другие его сочинения / Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. М., 1991. С. 225. 25 Цит. по: Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература. М., 2002. Т.1. С. 52–53. 26 История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Фи-липпова. СПб., 1862. С. 383. 27 Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы. “Жалобница” поморских старцев против самосожжений. С. 57. 28 Рапорт поручиков Овсянникова и Помогалова // РГАДА. Ф.7. Оп.1. Д. 2138. Л. 56, об. 29 Там же. Л. 56. 30 Пигин А.В. Жанр видений как исторический источник (на выговском материале ХVIII в.) // История и филология: проблемы научной и образовательной интеграции на рубеже тысячелетий. Петрозаводск, 2000. С. 219–220. 31 Пигин А.В., Разумова И.А. Эсхатологические мотивы в русской народной прозе // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1995. С. 66. 32 Приток р. Печоры на территории Республики Коми. 33 Цит. по: Дронова Т.И. Старообрядчество на Нижней Печоре // Этнографическое обозрение. 2001. № 6. С. 35. 34 Приговор Марье Григорьевой // Документы Разрядного, Посольского, Новгород-ского и Тайного приказов о раскольниках в городах России. 1654–1684 гг. М., 1990. С. 95. 35 Самосожжение // Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 250. 36 Зеленин Д.К. Избранные труды по русской мифологии: умершие неестественной смертью и русалки. М., 1995. 327 37 Панченко А.А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни Северо-Запада России. СПб., 1998. С. 232. 38 Шашков А.Т. Самосожжения как форма социального протеста крестьян-старо-обрядцев Урала и Сибири в конце XVII – начале XVIII в. С. 296. 39 Подробнее об этом см.: Огонь // Иллюстрированная полная популярная библей-ская энциклопедия. Труд и издание архимандрита Никифора. М., 1990. С. 525. 40 Асонов А.В. Древнерусский эсхатологический патриотизм и военная неудача под Нарвой (попытка историософского анализа) // Старообрядчество: история, культу-ра, современность. М., 1999. С. 25. 41 См. об этом подробнее: Пулькин М.В. Обряд самосожжения у старообрядцев Карелии в XVIII в. // Старообрядчество: История. Культура. Современность. М., 1998. С.112–114.