97

ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ И ШОТЛАНДСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

М.И. Микешин

Санкт-Петербург

Хотя в названии конференции ничего, кроме термина «царст-во», не указывает на обязательные российские коннотации, прак-тически все уважаемые участники только о России и говорят. Я то-же предполагаю если и не говорить только о России, то иметь ее в виду во время моего небольшого компаративистского экскурса.

В конце XVII – начале XVIII века еще одна страна в Европе со-вершала переход из состояния «царства» (точнее, «королевства») в состояние «империи». Я говорю о Шотландии, которая в 1707 г. добровольно присоединилась к Англии и образовала вместе с ней Британскую империю. Казалось бы, что может быть общего у этой маленькой северо-западной страны с огромной западно-восточной Россией? Действительно, отличия разительны. Например, населе-ние Шотландии в начале XVIII в. составляло всего около 1 миллио-на человек. Однако, есть и несомненные параллели в тех пробле-мах и задачах, которые стояли тогда перед обеими странами.

Обе страны до превращения в империи рассматривали себя как отсталые царства, которым совершенно необходим выход на европейскую, то есть мировую арену. Обе страны подверглись большому влиянию более развитых и более богатых европейских государств. В обеих странах произошли важнейшие преобразова-ния их политических и социальных систем, их культур. Обе страны испытывали при переходе религиозные, социальные и военные потрясения. В обоих случаях переход от «царства» к «империи» рассматривался, как переход от отсталости к просвещению, от замкнутости к открытому миру, несмотря на принципиальную раз-ницу оформлявших такой переход идеологий. Обе страны в конце-концов добились своих целей – превратились в первостепенные мировые империи.

Я, конечно, не могу в своем коротком экскурсе даже обозна-чить все аспекты переходов этих стран из «царства» в «империю». Я хотел бы остановиться лишь на одном из них и посмотреть, как осмысливали этот переход тогдашние шотландские интеллектуа-лы, так называемые literati. Более того, мне почему-то кажется, что их опыт даже более важен для нас сегодня, чем для наших сооте-чественников, живших 300 лет назад.

Союз Шотландии с Англией вовсе не был неизбежен. Более того, в конце XVII в. две страны в некоторых областях двигались в

..98

разных направлениях, прежде всего, в религии и законодательст-ве. Однако ключевым моментом здесь мог стать экономический и, в первую очередь, торговля. Шотландия все больше зависела в торговле от южного соседа. Перед самым заключением Союза она попыталась построить свою колониальную империю, основав за-морскую колонию в Дарьене (примерно в нынешней Панаме). Од-нако попытка колонизации не удалась, экономически все пошло прахом, государство обанкротилось, а в военном флоте осталось всего два фрегата. Из этой ситуации виделся только один выход – в союз, который открывал путь ко всей английской торговле, в том числе заморской, к мгновенному превращению в империю.

Несмотря на потерю суверенитета, Шотландия не перестала быть нацией, сохранив институции и традиции, дававшие скоттам чувство национальной идентичности, не поколебленное созна-тельным переходом почти всей нации на английский язык. Сохра-нились традиции культурные – манеры повседневного поведения, языки, питание, игры. Осталась неприкосновенной система зако-нодательства, которая была более похожа на континентальную, чем на английскую. Процветали собственные школы и университе-ты с особой шотландской системой образования. Наконец, сохра-няла свою независимость пресвитерианская церковь Шотландии. В общем, народ этот даже в унии пользовался удивительно широкой политической и административной автономией.

Само по себе объединение двух стран, возможно, и не при-влекло бы к себе такого внимания, если бы не так называемое «шотландское Просвещение»1, развитие которого связывают с первым веком существования Шотландии в рамках Британской им-перии. Шотландской Просвещение трудно понять, если сводить его к формам профессиональной мысли и к профессиональным тек-стам, однако, передо мною такая задача и не стоит, я коснусь лишь тех, кого можно назвать «идеологами» и практиками шотландского Просвещения.

Literati не были рассерженными или отчужденными интеллек-туалами, язвительно критиковавшими правящую элиту и власти. Они не были государственными бюрократами, осуществлявшими политические и экономические реформы. Они не были вольными каменщиками, пантеистами или республиканцами, мечтавшими о новом мироустройстве. Они не были аристократами-дилетантами, которые могли позволить себе смелые прогрессивные идеи. Они принадлежали к так называемому среднему классу и были про-фессионалами – юристами, священниками, профессорами универ-ситетов, врачами – представителями «свободных профессий» в провинциальном обществе. Тогдашний шотландский идеал – «lad o’pairts», выходец из бедной семьи, поднявшийся с помощью обра-

зования и собственных усилий до выдающегося профессионально-го положения.

Наиболее важной составляющей среднего класса были все-возможные юристы. Они составляли бoльшую часть образованной читающей публики, интересовавшейся литературой и философи-ей. Вообще, городская публика, особенно в столице – Эдинбурге, была традиционно весьма хорошо юридически образована и вос-принимала многие идеи и теории сквозь призму юридизма. Кроме того, она привыкла жить городской демократической общиной, что означало существование огромного количества неформальных обществ и клубов, где все и всяческие общественные, идеологиче-ские и даже теоретические проблемы продуктивно обсуждались во время дружеских обедов и в собраниях просвещенных любителей.

Другой особенностью этого общества была непрерывная, еще со средних веков идущая традиция университетского образования, не поколебленная Реформацией и религиозными распрями. В шотландской образовательной традиции огромная роль отводи-лась общим курсам и философии, считавшейся основой любого теоретизма. Религия тоже играла огромную роль в обществе, од-нако проблемы собственно религии, доведшие Шотландию до гра-жданской войны, были, в конце-концов, все-таки выведены за скоб-ки политической жизни. Пресвитерианская церковь осталась важ-нейшим самостоятельным общественным институтом, а ее клир – священники с университетским образованием – существенной про-светительской силой.

Одной из характерных черт было тогда обращение многих мыслителей к проблеме «человек и общество», к социальному по-ведению человечества, к моральной философии и исторической социологии. В создаваемой тогда новой идеологии ключевыми словами были «community» и «improvement». Оба они весьма мно-гозначны и иногда трудно поддаются переводу2. Ясно лишь, что первое понятие имеет отношение к обществу, сотрудничеству, со-вместному действию; второе имеет в виду улучшение, совершен-ствование, постепенное, контролируемое и осмысливаемое изме-нение. Literati занимались своей профессиональной интеллекту-альной деятельностью, но цель их была вполне социальна и практична: улучшение жизни людей и устройства общества.

Одним из средств такого улучшения, участия в высокоразви-той культуре был переход на английский язык. Чтобы изжить про-винциальный комплекс неполноценности, literati уделяли освоению английского и риторике центральное место. Буквально за одно по-коление появилась блестящая англоязычная гуманитарная шот-ландская культура.

Одной из частей этой культуры была новая историософия. Шотландские историки того времени – Уильям Робертсон, Дэвид

100

Юм, Джон Далримпл – занимались пересмотром взглядов на про-шлое Шотландии, подвергая критике прежние трактовки. Так, по-следний писал, что власть в доимперской Шотландии была смесью монархии и олигархии; при этом мелкое дворянство не могло слу-жить нации, а аристократия угнетала ее3. Робертсона же занимал вопрос, почему политическая и клерикальная элиты того времени не смогли выполнить свои обязательства перед нацией. Задачей историков была теперь очистка их области от средневековых ми-фов об уникальном древнем наследии шотландской нации. Следо-вало понять теперь, что история всех институтов этой нации была составной частью общеевропейской истории. Средневековая Шот-ландия погружалась в новой интерпретации прошлого в феодаль-ную анархию, угнетение и летаргию, гораздо более глубокую, чем у других европейских народов. Неограниченная власть баронов, от-сутствие хороших дорог, клановая структура общества, бесконеч-ные войны на границах, слабая центральная королевская власть – все это с точки зрения просвещенного XVIII века было характерно для страны еще меньше века назад (некоторые историки и в веке 20-ом говорили о «мрачном, темном XVII-ом веке»). В отличие от Англии, где существовало счастливое равновесие в триаде ари-стократия – монарх – общество, в Шотландии, как и, например, в Польше, нобилитет заправлял в парламенте и имел слишком большую власть над слабыми монархами и обществом. Объеди-нение с Англией позволило значительно сократить путь от застой-ной ограниченной монархии средневекового типа к современной монархической форме правления, при которой общество тоже имеет свой независимый голос наравне с баронами4. Была ли но-вая трактовка истории предательством прошлого Шотландии? Патриотизм не заключался тогда в сохранении древних предрас-судков, но в усилиях улучшить [improve] условия жизни в Шотлан-дии. Такие патриоты получили теперь, в империи, гражданские свободы, которых никогда не существовало в независимой Шот-ландии.

Ректор Эдинбургского университета и крупнейший церковный деятель Уильям Робертсон был историком-патриотом, но особого сорта – он приветствовал объединение Англии и Шотландии и изо-бразил появление «Великой Британии» как кульминацию истории Шотландии. Изданная в 1759 г. его «История Шотландии во время правления королевы Марии и Якова VI» славила объединение шотландской и английской корон в 1603 г. и появление Великобри-тании, принесшее значительные улучшения гражданского управ-ления и торговли для народов обеих стран. Объединившись, они могут достичь того выдающегося положения и того авторитета в Европе, которых они были лишены во времена относительной ав-

101

тономии5. Попытки Шотландии обратиться к общеевропейским об-разцам модернизации, предпринятые до унии с Англией, т.е. вне империи, потерпели неудачу.

В опубликованной в 1777 г. «Истории Америки» Робертсон, описывая излишние страдания индейцев при покорении их евро-пейцами, все же акцентирует те блага, которые европейская экс-пансия принесла в Новый мир – улучшение сельского хозяйства, торговли и коммуникаций. Империя должна нести именно эти бла-га, однако те, кто их несет, обычно подвержены двум типично ев-ропейским недостаткам: преувеличенной любви к золоту и стрем-лению во что бы то ни стало обратить всех в свою религию. Ро-бертсон верил в прогресс и провиденциальность истории. Свой последний исторический труд, вышедший в 1791 г., он, рассказы-вая с симпатией о древней индийской цивилизации, заканчивает трогательным призывом к европейским империям, расширяющим свое господство в Индии, избегать излишнего применения силы и жестокостей, проявлять терпимость и уважение к богатому и древ-нему культурному наследию.

Своими книгами по истории Индии и Америки У. Робертсон стремился создать из читателей «общину сочувствующих» [a com-munity of sentiment] в мире, все более объединяемым западным империализмом, и определить цивилизационную миссию Запада6. Вообще, его труды можно рассматривать как грандиозную историю происхождения современной европейской цивилизации, рождения современной государственной системы и расширения империи в век торговли и просвещения7. Будущее Шотландии, как и всей Ев-ропы – в распространении по миру европейских образцов полити-ческой и культурной жизни. Процессом этим руководит коллектив-ный европейский «гений», состоящий в общем этническом харак-тере и классическом культурном наследии. Шотландия, как и другие страны Европы, может теперь принимать участие в осуще-ствлении этой «европейскости»8. В неопубликованной проповеди 1788 г. Робертсон говорит: «Все цивилизованные нации Европы можно рассматривать как одно необычное сообщество [community]. Взаимодействие между ними велико, и всякие улучшения [im-provement] в науке, искусстве, торговле или управлении, появив-шиеся в одной из них, вскоре становятся известными в других, пе-ренимаются и копируются. Таким образом появляется <…> общее сходство всех народов Европы и их значительное превосходство над остальным человечеством»9.

Как и ранее Вольтер, Робертсон применил в своих историче-ских сочинениях космополитический культурный подход, который ранее ассоциировался с аристократией. Он старался создать чув-ство национальной идентичности в Шотландии, которое имело в

102

основе модель просвещенного социального самоуправления через партнерство аристократических и профессиональных лидеров. Та-кого партнерства как раз и не было в XVIII в.

Робертсон считал союз с Англией освобождением от угнете-ния Шотландии собственными аристократами. Однако особенно важно было в этом союзе сохранить представление о независимом статусе Шотландии перед союзом, чтобы это был союз равных су-веренных государств, а не поглощение вассала сувереном или слабой нации сильной.

Союз бедной, социально и экономически отсталой Шотландии с процветающей Англией вовсе не был в глазах literati союзом не-равным. Более того, Шотландия имела, на их взгляд, даже опре-деленные преимущества над сытой и чересчур коммерческой со-седкой. Так, Адам Смит считал, что его родина имеет преимущест-ва в области культуры и образования, которые она получила частью из своего религиозного пресвитерианского наследия, ча-стью из своих особых отношений с Францией. По Смиту, Шотлан-дия может снабжать партнера общими идеями и гуманитарной культурой. Без них Англия не сможет продолжить свое развитие, хотя она не проявляет в данный момент интереса к ним и не может породить их сама. Без сомнения, говорил Смит, такая специализа-ция в энциклопедической и книжной культуре не будет очень до-ходной в материальном смысле, но придаст шотландцам в импе-рии некий особый статус, и статус этот, подчеркивает Смит, как нельзя лучше соответствует самой человеческой природе. Спе-циализированная, механистическая и неметафизическая культура Англии объединилась в империи с гуманитарной, интеллектуально прогрессивной, философствующей и метафизической даже на обыденном уровне культурой Шотландии10.

Адам Фергюсон высказывал совершенно другое мнение. Бу-дучи мыслителем по преимуществу политическим, он считал, что роль Шотландии в имперском союзе не интеллектуальная, а стра-тегическая. По Фергюсону, главное преимущество союза не в обо-гащении Шотландии, а в сохранении британских свобод перед ли-цом опасностей, грозящих от таких мощных централизованных го-сударств, как Франция и Испания11. Он беспокоился также, не разрушит ли новое общество, основанное на коммерции и всевоз-можных частных контрактах, персональные связи, чувства дружбы, характерные для нормального человеческого сообщества [a genu-inely human community]12.

Таким образом, к середине XVIII в. был осознан и сформули-рован новый «просвещенный» шотландский патриотизм и в его свете пересмотрено прошлое страны. Literati переизобрели, пере-толковали Шотландию в северную провинцию цветущей и прогрес-

103

сивной англоязычной Великобритании. Потеряв национальную не-зависимость, Шотландия вновь обрела свой голос. Став частью империи, она перестала и в Европе рассматриваться как полуци-вилизованный край религиозного фанатизма, диких горцев и бес-конечной партизанщины якобитов.

.. .

Используя пример совершенно другой страны и иначе устро-енного общества, одновременно с Россией переходившего от «царства» к «империи», мы можем по-другому взглянуть и на нашу историю. При рассмотрении чужого общества мы можем выдер-жать эмоциональную и идеологическую дистанцию и лучше раз-граничить историю и идеологию. Мы можем увидеть, чем отлича-ется преобразование общества от преобразования государства и какую роль может сыграть в улучшении общественной жизни «де-мократический интеллект».

¹См. обсуждение определения этого явления в: Sher R.B. Church and University in the Scottish Enlightenment. The Moderate Literati of Edinburgh. Princeton, N.J., 1985; в частности, Introduction. The problem of the Scottish Enlightenment. P. 3–19.

²Вот, например, возможные оттенки в переводе понятия «community»: общность, общее владение, согласованные взгляды, общность интересов, живущие в одном месте, государство, община, землячество, деловые круги в какой-либо профессио-нальной области, общество, объединение, сообщество, коммуна.

³Dalrymple J. An Essay Towards a General History of Feudal Property in Great Britain. L., 1757. P. 330.

⁴Robertson W. The History of Scotland. Vol. 2. P. 249, 252–253.

⁵Robertson W. The History of Scotland. Vol. 2. L., 1759. P. 249.

⁶Brown S.J. Introduction // William Robertson and the Expansion of Empire. / Ed. by S.J. Brown. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 4.

⁷Phillipson N. Providence and Progress: an Introduction to the Historical Thought of Wil-liam Robertson // William Robertson and the Expansion of Empire. / Ed. by S.J. Brown. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 55.

⁸O’Brien K. Robertson’s Place in the Development of Eighteenth-Century Narrative His-tory // William Robertson and the Expansion of Empire. / Ed. by S.J. Brown. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 75.

⁹Robertson – MacDonald Papers, MS 3979, fo. 15. The National Library of Scotland. Цит. по: O’Brien K. Robertson’s Place in the Development of Eighteenth-Century Narra-tive History // William Robertson and the Expansion of Empire. / Ed. by S.J. Brown. Cam-bridge: Cambridge University Press, 1997. P. 76. Отмечу, что практически невозможно найти у literati высказывания об обществе, не содержащее слов community и im-provement...

¹⁰Смит пишет об этом в «Богатстве народов» (т. 2). См: Davie G.E. The Scottish Enlightenment and Other Essays. Edinburgh, 1991. P. 31–33.

¹¹См: Davie G.E. The Scottish Enlightenment and Other Essays. Edinburgh, 1991. P. 37–39.

¹²Kettler D. The Social and Political Thought of Adam Ferguson. Ohio State University Press, 1965. P. 5.